all the rest is rust and stardust
чтобы не потерять, оставлю тут очень, оч-чень красивый фанфик. <3
Не мое, но тем не менее.
Night Vale, PG-13"Карлос? Карлос? Прошу прощения, дорогие радиослушатели, кажется, звонок сорвался. Впрочем, теперь, когда мы знаем, что в червоточине нашему Карлосу не угрожает никакая опасность - вы же слышали, что он сказал, он сказал, что ядовитое, пожирающее плоть болото на самом деле обычный портал в дружелюбное другое измерение, и это значит - нам не нужно волноваться. Я же не волнуюсь! Дабы не тратить лишних слов, перейдем к календарю..."
Карлос тяжело дышит, стоит, упершись кулаками в кухонную стойку. Вода шипит, разбиваясь о металлическую поверхность мойки; ему кажется, что Сесил все еще наблюдает за ним.
(Сесил выцарапал себе третий глаз; кровь запеклась у него под ногтями, раны не заживают, сколько бы Карлос не промывал их перекисью, сколько бы ни заклеивал. Сесил трется лбом о стену, или о железные прутья кровати, или о собственное колено, если руки у него связаны. "Карлос", - сияет он, поднимая глаза, весь подбирается в радостном ожидании, и Карлос вздыхает, и стирает пальцами кровь с его переносицы, облизывает подушечки, чтобы справиться с засохшими следами на веках. Сесил покорно жмурится, подставляя лицо.)
Тоненько пищит микроволновка - звук громкий, противный, как голос Анджело, лучшего тенора Найт Вейла. Анджело - червь, и, кажется, питается землей, пропитанной кровью, и вход на его концерт стоит трех пальцев. ("Мой Карлос не ценитель оперы, Найт Вейл, так что прекрати завывать в душе, Стив Карсберг, засранец, понял? Анджело пробудет в городе еще две недели, концерты в библиотеке каждый вечер, городской совет напоминает, что переступать порог библиотеки запрещено, воспользуйтесь вашими семейными кровавыми порталами, если хотите посетить концерт, и не забудьте захватить девственницу для жертвоприношения в честь тенора, и напоминаем, что на рыжеволосых у Анджело аллергия, внимательно выбирайте ваши подношения).
Карлос достает из микроволновки контейнер с жареным рисом, усаживается за стол. Пластиковый стул - просто пластиковый стул; ручки не впиваются в его руки зубами, стол не поднимается в воздух, а за открытым окном чирикают птички - нормальные птички, а не плотоядные, решившие вывернуть город наизнанку и превратить его в знамя свободы.
Рис в контейнере не шевелится, пока Карлос на него смотрит. "Это просто рис", - говорит он себе.
Это действительно просто рис.
Родные Сесила навещают его раз в месяц, по расписанию - мать, тощая и бледная, белые туфельки, нюхательная соль, мокрый платочек в паучьих пальцах; отец, квадратная челюсть, стальные глаза и дорогой костюм; и младший брат, нормальный брат, ядовитый рот, зачесанные назад волосы и брезгливая гримаса.
"Позаботьтесь о нем", - бросает отец, всовывая Карлосу в ладонь смятую сотню. "Выбейте из него дурь, и если хоть слово просочится к журналистам..."
"Кажется, земля в этом году недовольна, так что урожай довольно скудный! Конечно, мы в пустыне, так что это чудо, что в этом году удалось вырастить хотя бы три полноценных кухонных комбайна, но все-таки мысль о том, чтобы растягивать старые ножи до следующего года... Агрх, это будет нелегко. Кстати, Карлос просил меня предупредить вас, что домашняя утварь отращивает зубы и может быть опасна - он просто очарователен, когда удивляется самым обычным вещам, не правда ли? Секретная полиция, в свою очередь, напоминает, что любой, заявивший о нападении сервиза, будет оштрафован за ложный вызов и несоблюдение экологических норм и направлен..."
Сесилу чудятся лица - на потолке, в тенях за окнами. Сесил их не пугается - он успокаивает Карлоса, объясняет, что это просто секретная полиция, или ангелы, или организаторы ежегодной Жатвы выбирают будущее чучело - "Это большая честь, Найт Вейл, помните, что избранный Чучелом своей мучительной смертью в жертвенном огне подарит городу целых десять минут дождя!" "Тебя не выберут", - нежно говорит Сесил, кончиками холодных пальцев касаясь щеки Карлоса. "Ты же не отсюда. Ты не подоходишь".
Сесил хочет его защитить. Карлос не знает, смеяться или купить бутылку "Чиваса", чтобы уговорить перед шипящим помехами телевизором. Может, телевизор что-то ему подскажет.
"Не нарушай правил", звенит внутренний голос Карлоса.
Но как он мог не нарушить -
"Карлос, Карлос, прекрасный, совершенный, идеальный, храбрый, замечательный Карлос", звал Сесил, голосом глубоким, как изначальная бездна. "Карлос", всхлипывал Сесил, когда Карлос, заметив за собой неправильное, ненужное, решил сделать в сеансах перерыв.
"Карлос", - давился слезами Сесил. "Дамы и господа, давайте уделим минуту, чтобы опла-"
Его не брали ни седативные, ни дисциплина.
(Со Стивом Карлос потом разобрался. Отцу Сесила он дать в морду не мог - тогда бы его отстранили, конечно.)
Губы у Сесила шершавые, искусанные, соленые от слез; Карлос целует его, как спящую принцессу. (Карлос ждет, что губы под его губами рассыпятся пеплом.)
Карлос ждет, что Сесил бросится на него, размыкает губы, ожидая напористый язык - но Сесил замирает, часто-часто моргает, коротко дышит в его рот. Папка с историей болезни падает на пол, ударяется о ножку кровати. Руки Сесила дрожат в его ладонях, сжимают сильно, как самое дорогое.
"Карлос", - в ужасе оглядывается Сесил, наконец, в первый раз за год, замечает белые стены, хромированный блеск кровати, больничную пижаму, кровь под своими ногтями. "Карлос, это повторное образование, да? О боже. Карлос, мой Карлос, прости, я не должен был - я не хочу тебя забывать".
Его голос, чудесный, глубокий голос, лучше, чем у любого радиодиджея, неудивительно, что в своем безумии он выбрал радио, - его волшебный голос ломается, дрожит, звенит отчаянием и болью. Карлос сжимает его плечи - ведь у него получилось! Карлос смотрит в его глаза.
"Ты в больнице, Сесил", - зовет он. "Ты слышишь меня? Я твой врач, слушай меня, слушай мой голос..."
Глаза Сесила закатываются.
"Я не забуду тебя", - бормочет он, тычется мягкими губами в ладонь Карлоса, обмякает, как тряпичная кукла. Из уголка рта стекает ручеек блестящей слюны. "Не забуду. Дорогие радиослушатели, это была погода, а теперь, наконец, к финальной части нашего свидания -"
У Карлоса докторская диссертация, Сесил - случай, за который другие психиатры удавили бы. Карлос, под свою ответственность, выводит Сесила в город. "Это эксперимент", уверяет он начальство. "Социализация".
"Дождь, прошедший этим утром, принес нам нас из будущего - помните, если вы столкнулись с вами, и в ваших глазах черная бездна ужаса, не паникуйте, просто предложите себе чашечку чая - ученые доказали, что вы из будущего очень любите черный чай с молоком. Значит ли это, что предсказатели были правы, и нас ждет Британский Апокалипсис? Значит ли это, что коровы перестанут давать радугу? Значит ли это, что мы хотим убить нас и захватить этот пригодный для жизни кусочек прошлого, чтобы не прозябать в ядерной пустыне будущего? Больше об этом - после сообщения от наших спонсоров".
У Сесила сухие волосы, ломкие, спутанные, как пустынная трава. У Сесила костлявые колени - Сесил костлявый весь, он похож на скелет, у Карлоса ушел год, чтобы заставить его нормально есть, да и то ест Сесил до сих пор из его рук. У Сесила потрескавшиеся губы, порванные уголки (потому что Стив вечно пихает ему в рот металлический брусок, и какого хрена Стиву еще поручают ночные дежурства, Карлос ведь заявлял на него), и взгляд, в котором шевелится тьма.
"Не нарушай правил", шепчет Сесил в ночной тишине.
"Не смей", - думает Карлос голосом Сесила, пока его рука, скользкая от мыла, скользкая как щупальце, оглаживает его твердый член. "Не смей", - приказывает себе Карлос, и двигает рукой чаще, и перед глазами у него Сесил - бледный, с расцветшими любовью щеками, с его чертовым голосом и прекрасными - ужасающими - прекрасными мирами.
Город пугает Сесила, но и успокаивает тоже. "Собачий парк?" - моргает он, и в его глазах загорается живой, болезненный интерес. "Но ведь сюда нельзя, Карлос, мы же можем умереть, о, ты не представляешь, что со мной творит твое пренебрежение законами и безопасностью".
Сесилу нравится, когда Карлос пишет ручкой - Сесил приходит в ужас, но не может оторвать глаз.
Карлос выводит на его руке египетский глаз - его руки дрожат, чернила размазываются под соскальзывающими пальцами. Сесила трясет от интимности, от неправильности, от противозаконности того, что они делают - и Карлоса трясет тоже.
Руку Сесил не отнимает.
"Вот", шепчет Карлос, целуя худое запястье с бумажной кожей, с запахом безумия, и вместе с ним шепчет тьма. "Вот. Ты всегда будешь видеть меня".
Когда Стив Карлсберг пытается искупать Сесила, оттереть чернила, тот кусается, вырывает у Стива кусок щеки.
Когда Карлос узнает об этом, тьма в его сердце радуется.
Иногда Карлос забывает, кто кого лечит.
"Прекрасный Карлос", шепчет Сесил в его руках. "Любовь моя". Карлос держит его, обнимает сквозь судороги, и Сесил успокаивается, и смотрит на него из-под полуопущенных век, как будто знает будущее.
Из-за оконной решетки на них смотрит молочная, ядовитая луна.
Добро пожаловать в Найт Вейл.
Не мое, но тем не менее.
Night Vale, PG-13"Карлос? Карлос? Прошу прощения, дорогие радиослушатели, кажется, звонок сорвался. Впрочем, теперь, когда мы знаем, что в червоточине нашему Карлосу не угрожает никакая опасность - вы же слышали, что он сказал, он сказал, что ядовитое, пожирающее плоть болото на самом деле обычный портал в дружелюбное другое измерение, и это значит - нам не нужно волноваться. Я же не волнуюсь! Дабы не тратить лишних слов, перейдем к календарю..."
Карлос тяжело дышит, стоит, упершись кулаками в кухонную стойку. Вода шипит, разбиваясь о металлическую поверхность мойки; ему кажется, что Сесил все еще наблюдает за ним.
(Сесил выцарапал себе третий глаз; кровь запеклась у него под ногтями, раны не заживают, сколько бы Карлос не промывал их перекисью, сколько бы ни заклеивал. Сесил трется лбом о стену, или о железные прутья кровати, или о собственное колено, если руки у него связаны. "Карлос", - сияет он, поднимая глаза, весь подбирается в радостном ожидании, и Карлос вздыхает, и стирает пальцами кровь с его переносицы, облизывает подушечки, чтобы справиться с засохшими следами на веках. Сесил покорно жмурится, подставляя лицо.)
Тоненько пищит микроволновка - звук громкий, противный, как голос Анджело, лучшего тенора Найт Вейла. Анджело - червь, и, кажется, питается землей, пропитанной кровью, и вход на его концерт стоит трех пальцев. ("Мой Карлос не ценитель оперы, Найт Вейл, так что прекрати завывать в душе, Стив Карсберг, засранец, понял? Анджело пробудет в городе еще две недели, концерты в библиотеке каждый вечер, городской совет напоминает, что переступать порог библиотеки запрещено, воспользуйтесь вашими семейными кровавыми порталами, если хотите посетить концерт, и не забудьте захватить девственницу для жертвоприношения в честь тенора, и напоминаем, что на рыжеволосых у Анджело аллергия, внимательно выбирайте ваши подношения).
Карлос достает из микроволновки контейнер с жареным рисом, усаживается за стол. Пластиковый стул - просто пластиковый стул; ручки не впиваются в его руки зубами, стол не поднимается в воздух, а за открытым окном чирикают птички - нормальные птички, а не плотоядные, решившие вывернуть город наизнанку и превратить его в знамя свободы.
Рис в контейнере не шевелится, пока Карлос на него смотрит. "Это просто рис", - говорит он себе.
Это действительно просто рис.
Родные Сесила навещают его раз в месяц, по расписанию - мать, тощая и бледная, белые туфельки, нюхательная соль, мокрый платочек в паучьих пальцах; отец, квадратная челюсть, стальные глаза и дорогой костюм; и младший брат, нормальный брат, ядовитый рот, зачесанные назад волосы и брезгливая гримаса.
"Позаботьтесь о нем", - бросает отец, всовывая Карлосу в ладонь смятую сотню. "Выбейте из него дурь, и если хоть слово просочится к журналистам..."
"Кажется, земля в этом году недовольна, так что урожай довольно скудный! Конечно, мы в пустыне, так что это чудо, что в этом году удалось вырастить хотя бы три полноценных кухонных комбайна, но все-таки мысль о том, чтобы растягивать старые ножи до следующего года... Агрх, это будет нелегко. Кстати, Карлос просил меня предупредить вас, что домашняя утварь отращивает зубы и может быть опасна - он просто очарователен, когда удивляется самым обычным вещам, не правда ли? Секретная полиция, в свою очередь, напоминает, что любой, заявивший о нападении сервиза, будет оштрафован за ложный вызов и несоблюдение экологических норм и направлен..."
Сесилу чудятся лица - на потолке, в тенях за окнами. Сесил их не пугается - он успокаивает Карлоса, объясняет, что это просто секретная полиция, или ангелы, или организаторы ежегодной Жатвы выбирают будущее чучело - "Это большая честь, Найт Вейл, помните, что избранный Чучелом своей мучительной смертью в жертвенном огне подарит городу целых десять минут дождя!" "Тебя не выберут", - нежно говорит Сесил, кончиками холодных пальцев касаясь щеки Карлоса. "Ты же не отсюда. Ты не подоходишь".
Сесил хочет его защитить. Карлос не знает, смеяться или купить бутылку "Чиваса", чтобы уговорить перед шипящим помехами телевизором. Может, телевизор что-то ему подскажет.
"Не нарушай правил", звенит внутренний голос Карлоса.
Но как он мог не нарушить -
"Карлос, Карлос, прекрасный, совершенный, идеальный, храбрый, замечательный Карлос", звал Сесил, голосом глубоким, как изначальная бездна. "Карлос", всхлипывал Сесил, когда Карлос, заметив за собой неправильное, ненужное, решил сделать в сеансах перерыв.
"Карлос", - давился слезами Сесил. "Дамы и господа, давайте уделим минуту, чтобы опла-"
Его не брали ни седативные, ни дисциплина.
(Со Стивом Карлос потом разобрался. Отцу Сесила он дать в морду не мог - тогда бы его отстранили, конечно.)
Губы у Сесила шершавые, искусанные, соленые от слез; Карлос целует его, как спящую принцессу. (Карлос ждет, что губы под его губами рассыпятся пеплом.)
Карлос ждет, что Сесил бросится на него, размыкает губы, ожидая напористый язык - но Сесил замирает, часто-часто моргает, коротко дышит в его рот. Папка с историей болезни падает на пол, ударяется о ножку кровати. Руки Сесила дрожат в его ладонях, сжимают сильно, как самое дорогое.
"Карлос", - в ужасе оглядывается Сесил, наконец, в первый раз за год, замечает белые стены, хромированный блеск кровати, больничную пижаму, кровь под своими ногтями. "Карлос, это повторное образование, да? О боже. Карлос, мой Карлос, прости, я не должен был - я не хочу тебя забывать".
Его голос, чудесный, глубокий голос, лучше, чем у любого радиодиджея, неудивительно, что в своем безумии он выбрал радио, - его волшебный голос ломается, дрожит, звенит отчаянием и болью. Карлос сжимает его плечи - ведь у него получилось! Карлос смотрит в его глаза.
"Ты в больнице, Сесил", - зовет он. "Ты слышишь меня? Я твой врач, слушай меня, слушай мой голос..."
Глаза Сесила закатываются.
"Я не забуду тебя", - бормочет он, тычется мягкими губами в ладонь Карлоса, обмякает, как тряпичная кукла. Из уголка рта стекает ручеек блестящей слюны. "Не забуду. Дорогие радиослушатели, это была погода, а теперь, наконец, к финальной части нашего свидания -"
У Карлоса докторская диссертация, Сесил - случай, за который другие психиатры удавили бы. Карлос, под свою ответственность, выводит Сесила в город. "Это эксперимент", уверяет он начальство. "Социализация".
"Дождь, прошедший этим утром, принес нам нас из будущего - помните, если вы столкнулись с вами, и в ваших глазах черная бездна ужаса, не паникуйте, просто предложите себе чашечку чая - ученые доказали, что вы из будущего очень любите черный чай с молоком. Значит ли это, что предсказатели были правы, и нас ждет Британский Апокалипсис? Значит ли это, что коровы перестанут давать радугу? Значит ли это, что мы хотим убить нас и захватить этот пригодный для жизни кусочек прошлого, чтобы не прозябать в ядерной пустыне будущего? Больше об этом - после сообщения от наших спонсоров".
У Сесила сухие волосы, ломкие, спутанные, как пустынная трава. У Сесила костлявые колени - Сесил костлявый весь, он похож на скелет, у Карлоса ушел год, чтобы заставить его нормально есть, да и то ест Сесил до сих пор из его рук. У Сесила потрескавшиеся губы, порванные уголки (потому что Стив вечно пихает ему в рот металлический брусок, и какого хрена Стиву еще поручают ночные дежурства, Карлос ведь заявлял на него), и взгляд, в котором шевелится тьма.
"Не нарушай правил", шепчет Сесил в ночной тишине.
"Не смей", - думает Карлос голосом Сесила, пока его рука, скользкая от мыла, скользкая как щупальце, оглаживает его твердый член. "Не смей", - приказывает себе Карлос, и двигает рукой чаще, и перед глазами у него Сесил - бледный, с расцветшими любовью щеками, с его чертовым голосом и прекрасными - ужасающими - прекрасными мирами.
Город пугает Сесила, но и успокаивает тоже. "Собачий парк?" - моргает он, и в его глазах загорается живой, болезненный интерес. "Но ведь сюда нельзя, Карлос, мы же можем умереть, о, ты не представляешь, что со мной творит твое пренебрежение законами и безопасностью".
Сесилу нравится, когда Карлос пишет ручкой - Сесил приходит в ужас, но не может оторвать глаз.
Карлос выводит на его руке египетский глаз - его руки дрожат, чернила размазываются под соскальзывающими пальцами. Сесила трясет от интимности, от неправильности, от противозаконности того, что они делают - и Карлоса трясет тоже.
Руку Сесил не отнимает.
"Вот", шепчет Карлос, целуя худое запястье с бумажной кожей, с запахом безумия, и вместе с ним шепчет тьма. "Вот. Ты всегда будешь видеть меня".
Когда Стив Карлсберг пытается искупать Сесила, оттереть чернила, тот кусается, вырывает у Стива кусок щеки.
Когда Карлос узнает об этом, тьма в его сердце радуется.
Иногда Карлос забывает, кто кого лечит.
"Прекрасный Карлос", шепчет Сесил в его руках. "Любовь моя". Карлос держит его, обнимает сквозь судороги, и Сесил успокаивается, и смотрит на него из-под полуопущенных век, как будто знает будущее.
Из-за оконной решетки на них смотрит молочная, ядовитая луна.
Добро пожаловать в Найт Вейл.